Пролог

Иди как можно дальше, а за тобой шаги из фальши!
Не стой, не жди! она сорвёт с тебя последние надежды.
Ты так повержен, что рисуешь пеплом знаки,
И думаешь, ещё вернёшься в прошлый миф?
Не стой, иди...! Твоё разочарованное солнце ещё горит,
Но хочет лишь сжигать в отместку за боль и пыль.
Остынь! там дверь открылась в конце или в начале.

Нет ничего чудеснее на свете, чем мужская скупая слеза. Катится она по небритым щекам, как расплавленный
воск, обжигает душу и покрывает все мрачным пеплом. И никто не видит бег ее, кроме ангелов небесных. Смотрят они сверху на диво такое и руки на груди белоснежной крестом складывают, молятся о страждущем.

Однажды революционер спросил у маленькой дочери, что такое любовь. «Любовь, – услышал в ответ он ангельский голосочек, – это когда не хочется расставаться...»

Устами младенца глаголет истина. Революционер обнял дочь, нежно поцеловал, а она вдруг заплакала, не хотела отпускать его.

– Папа, не уходи. Папа, не уходи.

До сих пор он помнил этот миг, когда его закаленное в боях сердце сжалось от боли, а на глазах выступили слезы. Он спешил, потому что не хотел, чтобы  дочь видела его в таком состоянии. Ушел, потому что обещал уйти до первой на небе звездочки.

На улице его встретила пурга. Она обожгла его жутким морозом и колким снегом, превратив слезы в лед. Сердце тревожно забилось в предчувствии чего-то нехорошего. Было уже темно. Революционер посмотрел наверх, где еще горел свет в окне детской. Там оставалось все родное, все, что было дорого. Он вдруг понял, что ему некуда идти. Бывшая жена живет с другим мужчиной, и скоро у них будет общий ребенок.

В этот момент к революционеру подошла бездомная псина. Она лизнула его руку и посмотрела на него печальным взглядом. Он почувствовал, что несчастное создание понимает его лучше многих людей.

– Что, дружок? – спросил он ее и потрепал за ухом. – Холодно? В ответ псина зевнула. Потом он шагнул в ночь.

Снег скрипел под ногами. Тенью вора бродил он между домами, с тоской в сердце, вглядываясь в горящие окна. Он видел людей, что-то обсуждавших на кухне за семейным столом, женщину с грудным ребенком, одиноко стоявшую у окна, стариков, накинутых пледом, смотрящих телевизор, влюбленных подростков, обнимающих друг друга в преддверии ночи. Когда он брел, за ним шла эта псина, поскуливая от мороза. Жестокий ветер трепал ее шерсть, обнажая рваные раны. Как язвы на теле Христа, светились они милосердием. Революционер жмурился... Потому что прощал всех женщин, которые любили его и выгоняли на улицу. От некоторых уходил и он сам. Сейчас смутные очертания этих женщин колыхались в пелене ночи, тянули к нему свои нежные руки, и революционеру было ни одиноко, ни холодно.

Но из множества близких ему лиц он видел лишь одно лицо. Он вспомнил Тишину, именно ту, что была всегда рядом с ним, когда ему было особенно тяжело. Она держала его за руку, когда молодой практикант пытался вытащить пулю из его живота... Плакала, когда ему выносили приговор, и навещала его в тюрьме. Он был первым мужчиной в ее жизни.

– Господи, сколько она страдала из-за меня! – вырвался из груди простуженный хрип. Он все время прогонял эту девушку прочь, издевался над ее светлыми чувствами, обзывал нехорошими словами, обманывал... Каким он был жестоким по отношению к ней, каким слепым, что не видел, как любит ее! Воспоминания нахлынули в его душу, согрели, хотя он давно не чувствовал ног. «Где сейчас она? Кто ласкает ее нежную грудь, забываясь блаженным забвением? Кто тот счастливец, что гладит ее медные волосы и тонет в ее красивых глазах? Какие же у нее красивые глаза. Только за этот взгляд я готов страдать, бороться и умереть».

У революционера мелькнула надежда, что ничего еще не потеряно, что бог любит его и хранит. Озябшими пальцами он набрал ее номер, но абонент был недоступен. Ужасная тоска навалилась в эту минуту. Он оказался один на заснеженном поле под раскачивающимся над ним желтой петлей фонарем.

Псина, которая сопровождала его всю дорогу, затерялась вдали. Прислушиваясь, он слышал, как жалобно скулит она, ища его в горьком тумане ночи и снега...

О, как ему хотелось бежать прочь, бежать от себя, забыться слепо дорогой! Это удивительно тоскливое и одновременно сладкое чувство, идти туда, не зная куда. Еще вчера его знала страна как героя, а ненавистники рвали на себе волосы от бессилия. Женщины вешались ему на шею, а лакеи открывали перед ним двери. А Тишина? Какие у нее были глаза, восточные и дерзкие с такими длинными ресничками! Глаза, в которых, увы, светились слезы грядущей разлуки. Ему помешала гордость упасть пред ней на колени и просить прощение. Революционер лишь молчал, не смея произнести ни звука. Когда ее алые губки скривились в той измученной улыбке понимания, что все хорошее рано или поздно заканчивается, он сорвался. Что-то раздавило его, унизило и швырнуло за дверь как поломанную игрушку. И в смутном забытьи сознания он дал пощечину. Все что мог сделать маленький мальчик, топая ножками. И ее слезы до сих пор жгли его ладонь, словно угли, мучительно и глубоко.

На ступенях вокзала у самого входа лежали бездомные. Стоял тридцатиградусный мороз. Все они лежали, безмолвно и безмятежно, плотно прижавшись друг к другу, словно, мертвецы в братской могиле. Революционер смотрел на них с сочувствием, и ему, казалось, что он тоже лежит где-то здесь. Над грудами этих грязных и нечеловеческих тел, по которым играли в чехарду вши, стелился легкий дымок, указывая на то, что несчастные еще живы и дышат во сне. Революционер похлопал себя по карманам, и несколько монет со звоном упали в консервную банку у ног бездомных, но даже это не пробудило их утомленные души.

Высокий мужчина в черном пальто. Вроде бы в нем нет ничего примечательного. Вот сейчас он переминает ногами у билетной кассы, потому что ботинки его разъедены солью и промокли. Денег хватает либо на билет, либо на ночь в гостинице. Если мы заглянем этому человеку в глаза, то невольно проникнемся к нему сочувствием. У него взгляд как у той бродячей псины. Такому взгляду сложно отказать.

– Один билет на ближайший поезд, пожалуйста. Кассирша поправила очки. Она была раздражена, отвечая каждому, что билетов нет. Страна только что отметила наступление Нового года. Революционер рассмотрел эту женщину: окрашенные хной волосы, седина у самых корней, припудренное лицо, дешевая помада на губах. «Бедная, ты, наверно, страдаешь по Бреду Питу, а начальники посадили тебя за стекло. И все куда-то едут и едут, а ты остаешься…», – подумал он, и от этой несправедливости жизни его бросило в холодный пот. Мимо прошел, прихрамывая, старичок, тянувший за собой тележку с отломленным колесиком, скрип от которого еще долго разносился по полупустому залу.

– Так Вам куда, товарищ? – спросила в недоумении кассирша.

– Куда подальше и поскорее…

Оставалось около часа до отправления. За одним из столиков интернет-кафе сидела женщина с оголенными плечами и накинутым поверх манто из меха. Прическа как взрыв бомбы. Блондинка, ничего не скажешь. Курносый носик. Элегантные сапожки. Розовые затененные очки, закрывающие почти все ее лицо. Изящные пальчики стучали по клавиатуре, будто они играли увертюру Шопена. Маникюр с узором. Наращенные ногти. Опиум буржуазности витал в воздухе, вызывая легкую тошноту у вошедшего. Блондинка ничего не замечала вокруг, лишь вначале, когда революционер сел рядом, неловко вздрогнула, будто увидела перед собой привидение. Она поправила прядь волос и прикусила губу. Заостренный язычок игриво поднялся кверху и коснулся кончика припудренного носика. Блондинка сидела в социальных сетях, оценивая фотографии респектабельных мужчин на фоне машин, вилл, яхт и различных замков. Все эти счастливчики улыбались с экрана, как заядлые сектанты.

«Женщин, которых любил, не забываешь. Это как дети, которые ушли из дома и не вернулись», – было написано в посте одного из них. «Но это не должно громить душу мужчине», – настукивали изящные пальчики.

Революционер еще раз посмотрел на блондинку, пытаясь понять, чем она ему так интересна. Ее как будто кто-то обидел, и это было так давно, что она сама забыла об этом. Блондинка вдруг оторвалась от клавиатуры и взглянула на циферблат своих прелестных часиков.

– О, майн Гот! – вскрикнула она и тут же вскочила, на ходу поправляя юбку. Она покатила свой чемодан к выходу, даже не взглянула на революционера. Будто его и вовсе не было.

– Вот сучка! – сплюнул он и уткнулся в свой монитор.

На вокзале глаза разбегались от количества журналов и книг.

– Эй, сынок! – кто-то шепнул за спиной. Революционер оглянулся и увидел деда с бамбуковыми удочками. Седая борода, шапка-ушанка, тулуп и валенки. За спиной рюкзак.

– Ты до сих пор веришь в Деда Мороза? – икнул рыбак, пошатываясь.

– В детстве верил, папаша, – поморщился революционер, так как эта пьяная физиономия не внушала доверия.

– Детство заканчивается тогда, когда ты хочешь, чтобы твое желание на Новый Год исполнил не Дед Мороз,
а Снегурочка....

– Не хочу спорить, хотя в споре рождается истина…

– Истина рождается в вине, сынок. Может быть по стаканчику? – и рыбак кивнул в сторону кафе.

– У меня поезд отходит через полчаса.

– И у меня тоже.

Дед улыбнулся, обнажив здоровые и крепкие зубы. В этот момент подошли два милиционера с автоматами наперевес. Щупленькие, конопатые, совсем мальчишки с оттопыренными ушами. В новой форме они походили на немецких солдат времен Второй мировой войны.

– Ваши документы, хлопцы, – нахмурился сержант с таким видом, будто перед ним стояли диверсанты.

Революционер показал паспорт и билет на поезд. С ними все было в порядке, а вот у дедушки возникли проблемы, и его повели в отделение для разборки. Он громко шумел и даже замахивался на милиционеров удочками.

– Эй, сынок, ну скажи ты им!

– Это твой родственник? – спросили революционера.

– Впервые вижу! – ответил он.

Поезд уже стоял на платформе. Задержавшись с минуту в скованном инеем вестибюле, революционер выскочил на мороз. По перрону шли люди с чемоданами, всматриваясь в заснеженные цифры вагонов. Диспетчер объявлял посадку. Революционер плыл по течению. Идущая толпа, облепленная снегом, гипнотизировала его. Погода портилась. Он подумал, что секс для женщины подобен снегу – никогда не знаешь, сколько выпадет сантиметров, и как долго он будет продолжаться. Снежные хлопья кружились в тусклом освещении вокзала, и, казалось, что все спит и видит черно-белое кино. Леденящий ветер дул пассажирам и провожающим их в лицо, и все шли, наклоняясь вперед, будто бурлаки тянули они за собой баржу своей прошлой жизни. Ветер хлестал их беспрестанно, как будто они провинились перед ним. Все смешалось в кучу. Суетилось. Кричало. Под ногами стаптывались следы идущих, виляли линии от колес чемоданов и тележек. Дымились бычки, спешно брошенные пассажирами перед посадкой в вагон. Тут же скребли лопатами уборщики снега, азиаты в оранжевых куртках. Они как варвары уничтожали узоры заснеженного перрона, лениво перекликались между собой. Революционер не понимал их дикую речь, но ему было ясно, что они счастливы. У них была работа, семья и крыша над головой, они довольствовались малым, а у него не было ничего, кроме этой дороги. Он завидовал им, а они завидовали ему.

Кто-то вдруг догнал его и дернул за рукав. Революционер увидел мальчика лет семи в вязаной шапочке. Щеки малыша горели румянцем. Он задыхался от бега.

– Папа… – выдохнул он, тревожно вглядываясь в глаза революционера и понимая, что обознался. С перрона окликнули мальчика по имени. Это была женщина в черном. Она протянула к бегущему к ней малышу руки, в надежде обнять его, но тот спотыкнулся и упал. На душе возникло дурное предчувствие.

Революционер заметил отпечаток босой ступни, вдавленный в снег.

– Точно сюда?

Ему в ответ лишь кивнули и даже не проверили билет. В снежных вихрях они не могли разглядеть друг друга. Проводник походил на пингвина, высиживавшего яйца. Он втягивал голову и топтался на месте.

– Обидно и больно мне, – сипловатым голосом он жаловался в трубку. – Пригласил в купе двух девиц, хорошие, добротные, водку пьют, на Мальдивах бывали, интеллектуалки... Я даже жениться обещал на одной, потом на другой. Ну, в общем, проснулся, а курицы гриль на столе нет.

Революционер так замерз, что был рад очутиться в прокуренном вагоне. В купе уже был попутчик, с приятным лицом, худощавый мужчина лет тридцати, сильно заросший. Его длинные, вьющиеся волосы доходили до плеч. На нем была поношенная солдатская форма. Казалось, что он из нее давно вырос. Революционер кивнул в знак приветствия, но солдат никак не отреагировал. Взгляд у него был отрешенный. Некоторое время они молчали, сидели напротив друг друга и ждали отправления поезда. От тепла их разморило. Снег таял на них, превращаясь в бисер. Революционеру стало грустно, воспоминания о расставании с родными ему людьми не давали покоя. Только сейчас он заметил, что попутчик был бос.

– Надо уметь через боль рождать свет… – нарушил молчание солдат и запел себе под нос что-то завывающее, степное, отчего стало еще тоскливее.

В коридоре раздались крики. Возмущалась женщина. Она требовала начальника поезда, каких-то свидетелей и
чуть ли не самого Папу римского. Проводник-пингвин успокаивал ее. Революционер выглянул из купе и удивился, узнав в дебоширке ту самую блондинку в белых сапожках, которую он видел в интернет-кафе. Она заметила его, обрадовалась, как давнему знакомому, и потянула свой чемодан за собой.

– Я с ним! И хватит меня лапать!

– Черт знает что, а не купе! – возмущался проводник, – У этого, – и он кивнул в сторону босоногого, – военный билет потерялся, а эта, прости, Господи, иностранка!

Он выглянул из-за плеч скандальной женщины и посмотрел на революционера так, будто тот был единственно порядочный человек в поезде. Маленький рост, короткая шея, яйцевидная голова, толстые, как у африканца губы. Все в проводнике казалось безобразным. Его глазки сузились, птичий нос вытянулся, а щеки надулись, словно набрали полный рот орехов. Непропорциональность лица и самого тела производила на окружающих пассажиров смятение. Эффект усиливался, когда эта мультяшка начинала от волнения тереть свои ладони друг о друга, словно при умывании. Между тем, блондинка, не слушая упреки, пробралась в купе. Чемодан она брякнула на сиденье рядом с революционером так, что тот даже подпрыгнул.

– Этот гадкий пингвин, мальчики, меня не пускает…

– Чего Вы к гражданочке пристаете? – спросил босоногий таким безразличным голосом, отчего работник железной дороги спасовал.

– Извините, я не могу позволить ей…

– У меня билет же есть! – и женщина не на шутку разозлилась.

– У Вас просрочена виза. Меня накажут! – возразил проводник и опять с мольбой посмотрел на революционера, ожидая поддержки.

– Все можно решить полюбовно, – вздохнул революционер.

Блондинка опустила очки, сверкнув глазами изумрудного цвета. Революционер мог поклясться, что видел этот кошачий взгляд прежде, но где и когда, не мог вспомнить.

– Полюбовно? – вскочила блондинка и уперлась кулаками в бока. – Я пролетела тысячу километров, чтобы какой-то пингвин учил меня как правильно жить!?

– Сударыня, это правила для всех, – шмыгал носом проводник.

– Позвольте пройти, – поднялся революционер.

Блондинка пропустила его, но когда она вставала, то для равновесия обняла его. Ее острые ноготки на мгновение впились в пальто защитника. Революционер вздрогнул, ощущая, как по телу проходит приятная дрожь. Он всегда чувствовал такую дрожь в момент опасности. Голова закружилась, как от опиума.

Поезд неохотно тронулся. Все затряслось, заскрипело. На лицах пассажиров невольно отразилась тревога. Все уставились в окна, словно пытались запомнить очертания заснеженного вокзала. Каждый думал о чем-то своем сокровенном, но вот вокзал уже скрылся в темноте снежных вихрей, и казалось, что поезд никогда и не трогался, а давно продолжает путь, и все эти продавцы хот-догов, провожающие и уборщики снега лишь иллюзии.

От проводника революционер вышел с бутылкой коньяка. Он имел вид миротворца, хотя было жаль потраченных на задабривание проводника средств. Потребность в благодарности от красивой женщины возникла в революционере, и он связывал это странное для него желание с дорогой. Поезд словно вырвал его, как растение с корнем, и уносил далеко прочь. Всеми фибрами души он чувствовал, как набирает мощь эта стальная машина, как трещат по швам и рвутся нити, связывающие его с болезненным прошлым. И сердце наливалось радостью, той тихой радостью чего-то неминуемого и фатального, но непременно хорошего, когда свыкаешься с неизбежностью и чувствуешь, что бог любит тебя.

В купе его вовсе не ждали. Солдатик и блондинка сидели слишком близко друг к другу и ворковали, словно голубки. Когда он поставил бутылку на стол, парочка переглянулась и сделала такую мину, что революционер почувствовал себя третьим лишним. Но отступать ему было нельзя, поезд был последним пристанищем.

– Я уберу чемодан? – спросил он, пытаясь показать равнодушный вид.

– Осторожно! – сорвалась с места блондинка, будто в чемодане лежала бомба.

– Но он же мешает!

– Известно, что плохому танцору мешает, – съязвил босоногий и подставил небритую щеку.

– Ах, милый… – поцеловала блондинка его и лукаво улыбнулась революционеру, который уже обдумывал обрушить бутылку о голову наглеца. Не отрывая взгляда, она облизала свои губы. Когда женщины так улыбаются и облизывают губы, возражать бесполезно. Революционер вздохнул и сел напротив.

– Кажется, едем уже, – сказал босоногий, стуча от холода зубами.

– Бедняжка, тебе надо согреться… – воскликнула блондинка.

Она взяла со стола бутылку и стала изучать этикетку. Мужчины, воспользовавшись моментом, изучали друг друга, словно соперники на ринге в начале боя.

– Как это романтично ехать в купе с такими мальчиками! – улыбнулась блондинка, и босоногий солдатик протянул свою озябшую руку сопернику.

– А что мы, в самом деле! Господин N…

– Адам, – представился революционер и обратился к блондинке, – Признаться честно, я видел Вас в интернет-кафе.

– Никогда не думала, что мужчинам интересно шпионить за женщинами.

– Простите, это получилось случайно. У Вас какая-то восточная фамилия?

– Я дальняя родственница Чингисхана, Луиза.

Женщина привстала, и революционер подумал сначала, что она хочет пожать ему руку, но Луиза, повернувшись, приспустив юбку, обнажила свои накаченные ягодицы в кружевных трусиках.

– Видите пигментное пятнышко? Его еще называют отметиной Чингисхана или шлепком Аллаха.

– Да, я бы тоже не отказался шлепнуть, – шепнул про себя господин N очарованно.

– Но ведь это ничего не доказывает, – возразил революционер. – Таким манером я родственник Александру Невскому.

– Вы всегда такой? – обиделась женщина, все еще тыча в свое пятнышко пальцем.

– Вы можете не верить, Адам, но Луиза к Вам совершенно с чистой душой, – уверил его господин N, когда родственница хана подсела к солдатику и сладко потянулась, прикрывая зевоту ладошкой.

– Боже, как же холодно… – и солдатик застучал зубами.

– Адам, да откупоривайте Вы эту стекляшку. Ваш друг продрог, как осиновый лист! – приказала Луиза.

– Да, любовь не греет…, – кивнул солдатик и обнял блондинку за плечи. Она, казалось, не заметила его бесцеремонных рук. Революционер открыл бутылку, и босоногий тут же запрокинул голову и с жадностью сделал глубокий глоток. Кадык несколько раз катало по горлу. «В этот момент обычно бьют», – подумал революционер, борясь с приступом злобы.

Коньяк оказался приятным и мягким на вкус. Революционер сразу почувствовал вкус губной помады на горлышке после Луизы. Настроение чуточку поднялось. «Волей-неволей свой поцелуй я уже получил», – подумал он.

– Почему Вы ходите босиком, Эн?

– Забавно, а почему бы и нет? – улыбнулся загадочно босоногий.

– Но зима же! – заметила блондинка.

– Каждый год зима.

– Но Вы же можете простудиться и погибнуть!

– Как правило, великие люди обыкновенно губят себя сами, – ответил господин N.

В купе постучались. Проводник принес чай. Луиза от радости хлопнула в ладоши.

– А у вас рюмашек не будет? – спросил Адам у проводника. – А то великие люди гибнут.

– Не держим-с. Между прочим, распивать спиртные напитки в поезде строго запрещено. – Заметил проводник откупоренную бутылку.

– Но ведь Вы сами мне продали!

– Продавать можно, а пить нельзя!

– Вот лысая шельма! – выругалась Луиза и хотела еще что-то сказать, но проводник поспешил выйти. Революционер облегченно вздохнул. Ему меньше всего хотелось разборок с милицией, и он не желал, чтобы Луизу высаживали на ближайшей станции. За короткое время, проведенное вместе, он изрядно привык и относился к ней, как к капризному ребенку. Сейчас, когда они были втроем в купе и пили коньяк под стук колес, не смотря на все их противоречия, чувствовалась идиллия. В купе опять постучали.

– Видимо, рюмашки принес! – улыбнулась Луиза, но проводник был не один.

– Ваше место восемнадцатое. Белье. Соседи приличные, – говорил он кому-то в коридоре.

– Спасибо, голубчик. – Услышал Адам знакомый голос, и на пороге показался дед с бамбуковыми удочками. Сразу пахнуло перегаром и соленым огурцом.

– Здравствуйте, товарищи пассажиры, не помешал!? – отрапортовал по-армейски дед и посмотрел укоризненно на революционера, – а, и ты здесь, сынок?

– У Вас случайно посудинка не найдется? – спросил нового попутчика господин N. – Мы тут за встречу пьем.

– А кто ж на рыбалку да без посудинки?

Дед поставил удочки в угол, снял рюкзак и стал в нем рыться.

– А ну-ка плесни! – подставил он алюминиевую кружку. Революционер поморщился.

– Лей – не жалей! – приговаривал дед, пока ему не налили до краев.

– Гитару бы сюда, я бы Вам такие песни спел… – подметил господин N.

Дед зашвырнул наверх рюкзак, и следом чемодан блондинки. На этот раз Луиза не возражала.

– Кирпичи везете? – прокряхтел рыбак, хватаясь за поясницу.

– Государственная тайна, – улыбнулась Луиза, поправив манто на шее.

Рыбак присел, но вдруг выпучил глаза и зашмыгал носом так, будто учуял залежи мотыля. Раздался громкий чих, за которым последовала целая канонада чихов, сотрясая всю его хмельную душу. В эту минуту Адам заметил, как Луиза что-то незаметно подсыпала деду в кружку.

– Возьмите, запейте, пожалуйста! – улыбнулась она, и чихающий поблагодарил «дочку».

– Очевидно, аллергия на меня, – шепнула Луиза солдатику, и они засмеялись.

– Нет уж! – проворчал дед, внюхиваясь в ароматы коньяка, – У меня аллергия, только не на женщин, а на собак. Песец?

– Оставьте мое манто в покое! Это чистокровный лемур.

– Всех лемуров к черту! – и рыбак небрежно опустошил кружку. По бороде потекли драгоценные капли. Адам сделал глоток из бутылки и передал эстафету господину N. Тот отпил, слегка поморщившись. Луиза отказалась.

– Мне надо отлучиться на минутку, – скромно сказала она, и на ее щечках вспыхнул румянец.

Молодые люди привстали в надежде проводить даму до уборной.

– Sie gefallen mir*, (* Вы мне нравитесь (пер. с нем.) (здесь и дальше перевод и примечания автора)) – сказала она революционеру, – но Вам есть о чем поболтать с Вашим знакомым, – и посмотрела на деда. Тот красный, с выпученными глазами, как вареный рак, судорожно шмыгал носом. Затем она накинула манто и взяла под ручку босоногого солдатика.

– Проводишь меня, милый, а то я боюсь пингвинов?

Солдатик победно подмигнул революционеру, и парочка, хихикая, удалилась.

Адам уткнулся в холодное окно, проклиная все на свете. В купе воцарилась тишина. Слышно было лишь, как звенит стекло в подстаканниках. Мысли о тех двоих не покидали революционера. «Наверняка, блондинка зайдет в туалет, поправит прическу, обновит помаду на губах, потом они пойдут в тамбур и выкурят по сигаретке, а может и по две. Он будет вешать ей лапшу на уши, она притворится дурой и позволит ему немножко больше».

– Я вот еду рыбок ловить..., – высморкался дед.

– Не легче в магазине купить?

– Эх, молодежь, Вам не понять!

Рыбак расстегнул тулуп и погладил бороду. Шапку-ушанку на голове он оставил для солидности. Адам уже приготовился увидеть, как дед будет разводить руками и рассказывать рыбацкие байки, но поезд сильно качнуло, и вагоны заскрежетали. Кто-то сорвал стоп-кран. Свет погас, и все погрузилось во мрак. Что-то тяжелое с грохотом рухнуло сверху.

Адам сидел терпеливо, ожидая, когда включат свет. Несколько секунд поезд замедлял ход со страшным скрежетом. Казалось, прошла целая вечность, но вот свет включился. Дед сидел, облокотившись спиной о стену. Его глаза были закрыты. Улыбка еще сползала с его уст. На полу лежал раскрывшийся при падении чемодан блондинки. Шапка-ушанка, смягчившая удар, сползла набекрень.

Адам решил положить чемодан на место, но при подъеме содержимое рассыпалось. На полу оказались журналы, расчески, фен, косметика, белье. Революционеру стало неловко, и он в спешке сгреб обратно разбросанные
вещи. Вдруг он вздрогнул. Безмолвно и трагично из-под розовой блузки глядели на него глаза мертвого добермана. Мужчина быстро закрыл чемодан, ощущая себя соучастником какого-то жуткого преступления. Он едва успел убрать улики и отряхнуть руки, как купе открылось, и зашли Луиза и босоногий солдатик.

– Дурацкая привычка, все никак не могу бросить курить, – пожаловалась Луиза.

– Отнеситесь к сигарете, как к плохому мужу, подготовьте почву, – пытался преодолеть волнение Адам. Взгляд мертвой собаки так и стоял перед ним.

– Хорошая ассоциация, надо подумать…. А с этим что? – указала блондинка пальцем на похрапывающего рыбака.

– Девочка моя, этот парнишка укокошил бедного дедушку за то, что он много пил, – и солдатик, подсев к Луизе, обнял ее.

– Ну и правильно, нам больше достанется! – засмеялась блондинка и потрясла радостно бутылкой.                    – Мальчики, я так хочу праздника!

– Ну, что не откажем красивой девушке в этом удовольствии? – подмигнул Адаму босоногий солдатик и, вырвав из рук Луизы бутылку, пригубил ее.

– За тебя, девочка моя!

– И за то, чтобы я бросила курить! – добавила она, и бутылка пошла по кругу.

Родственница Чингисхана была загадкой для революционера. После того, как она что-то подсыпала старику, а в ее чемодане оказался мертвый доберман, Адам стал смотреть на нее иначе.

– Ребята, вы такие классные! И ты Эн…. Давайте узнаем друг друга лучше. Так чем Вы занимаетесь, Адам, помимо того что спаиваете русский народ?

– Будьте откровенны, – предупредил господин N. – Это милое создание зрит мужчин в корень.

Его едкая шутка задела Адама, но он твердо посмотрел попутчикам в глаза.

– По моей судьбе видать бороной прошли.

– О, как это романтично! – хлопнула в ладоши женщина.

– Я борюсь с произволом, с теми, кто обворовал мой народ, – продолжил Адам.

Господин N, делая глубокий глоток, даже поперхнулся.

– С этим чокнутым надо держать ухо востро, Луиза… Может мне встать и прическу поправить?

– Твоя очередь еще не пришла, Эн, – одернула его она и опять обратилась к революционеру.

– Почему Вы не боитесь рассказывать все это?

Ее язык слегка заплетался. Она эротично обсасывала горло бутылки.

– Вам, Луиза, можно верить, – ответил Адам. – Но вот насчет этого…

Революционер бросил косой взгляд на солдатика, все еще обнимающего женщину. Тот отвернулся в сторону.

– Не беспокойтесь, Адам. Эн наивен как ребенок. Правда, Эн?

В этот момент дед громко всхрапнул.

– Чтобы не было в стране нищих стариков! – сказал революционер тост.

– Бедняжка,… – и Луиза закинула ногу на ногу.

От этого движения кровь забурлила в Адаме, и он не в силах скрывать свою страсть к этой женщине, рванул на себе пальто.

– Душа, душа у меня болит за Россию! Всех нас сожрет равнодушие! – крикнул он, и пуговицы разлетелись в разные стороны.

Все поплыло в хмельном угаре. Он слышал голоса попутчиков, но они были далеко. Они обнимались, словно старые знакомые, показывали на него пальцем и смеялись. Господин N вдруг оттолкнул Луизу и, взяв за грудки революционера, стал трясти его, как ненормальный, и жаловаться.

– Да, сколько можно? Они все липнут и липнут, хлопают на меня своими прекрасными глазенками и томно вздыхают, будто здесь нечем больше заняться. Вчера одна заявила: «Хочу, чтобы завтра ты меня довел до оргазма, я этого два года жду. Сколько можно издеваться?». Устал...

Затем солдат выскочил в коридор, громко хлопнув дверью.

– В России либо революцию делать, либо баб е..ть. Две вечные забавы, – шепнул пьяный революционер.

– И это все познания о России? – женщина обиженно фыркнула. Ее ноготки постукивали по столу, царапали поверхность, и от этого жуткого царапанья становилось не по себе.

– Я все видел…. – признался вдруг революционер.

Она с удивлением посмотрела на него.

– Я лишь хотела его поцеловать, и не более…

– Я видел, как Вы что-то подсыпали в кружку старику.

– Ах, это! – вздохнула Луиза, улыбнувшись, – обычное снотворное. Я часто так делаю в поездке, когда попутчик мне не нравится. Завтра будет как огурчик, поверьте!

Они сидели напротив друг друга и слушали, как стучат колеса поезда.

– Вы знаете…, – нарушила молчание Луиза, – мы были в тамбуре, курили. Он вел себя, как мальчишка, признавался в любви. Вы верите в любовь с первого взгляда?

Адам отрицательно покачал головой.

– А он верит. В какую-то долю секунды я поддалась его уговорам…

У революционера кольнуло в груди.

– Уговорам? – переспросил он, нахмурив брови.

– Да… уговорам. Он умолял меня покинуть поезд. Говорил какой-то бред, что Вы опасный человек. Затем дернул стоп-кран. Но я передумала…. Хотя признаюсь честно, еще немного и мы кубарем свалились бы, держась за руки, в заснеженные сугробы.

– И почему передумали?

– Из-за Вас, – улыбнулась Луиза, – И он бесится!

Дверь купе открылась, и зашел господин N.

– Извините, знаете пить на голодный желудок, – виновато проговорил он, садясь на свое место.

– А чем занимаетесь Вы? – спросил революционер босоногого.

– Любовью. Все мы занимаемся любовью.

Солдатик вздохнул. Луиза попыталась обнять его, но он дал понять, что не хочет этого.

– Ишь обиделся, что я не прыгнула с ним!

– Я мертв, боже, я мертв! – закрыл он лицо руками и зарыдал.

– Все мы уже мертвы, и наша жизнь подобна свету погасшей звезды, – успокоила Луиза.

Босоногий посмотрел на нее заплаканными глазами. Затем перевел взгляд на революционера.

– Вы мне не верите? – спросил он с явной досадой.

Луиза тем временем пересела к Адаму. Ее очаровательная головка склонилась ему на плечо. Встречный поезд промчался мимо, и попутчики молча слушали шум проносящихся вагонов.

– Как хорошо, Адам, что существуют еще русские люди, которым не безразлична судьба Родины, – вздохнула женщина. – Ведь русские люди – это совесть мира. Их можно игнорировать, не замечать, отрицать само их существование. Но как только цинизм и ложь окружающего мира достигают своей критической точки, совесть пробуждается и карает нещадно.

– Патриотичные слова, – заметил революционер.

– Да что ты знаешь о патриотизме? – ударил по столу кулаком господин N. – Спроси его, Луиза, где он был в декабре 94-го?

От удара стаканы подпрыгнули, и чай разлился. Солдат был бледен. Его трясло и передергивало.

– Успокойся, Энчик! – протянула блондинка стакан, и господин N схватил его.

В его дрожащих руках стакан позвякивал в подстаканнике. Казалось, ужасы войны настигли солдата, и он перенесся на места сражений, будто он сидел в окопе с зажатой в руке гранатой, понимая, что враг наступает и силы оставляют его. Жилы на шее вздулись, словно натянутые тросы, лицо посерело, а глаза вспыхнули лютой ненавистью к тому невидимому, что окружало попутчиков. Ненависть была так огромна и заразительна, что все невольно начинали чувствовать себя в этом незримом бою. Господин N прижал стакан к сердцу, дергая невидимую чеку.

– Я знаю, что лежит в чемодане, – улыбнулся он вдруг, и глаза его блеснули вспышкой. Революционер вздрогнул, словно рядом взорвалась граната.

– Ты что копался в моих вещах, Эн?! – возмутилась блондинка.

– Я нет, а вот он да! – и босоногий солдатик указал на Адама.

Луиза вскочила и, не зная кому из попутчиков верить, так и осталась стоять.

– Эн говорит правду?

Адам колебался, ощущая, как на лбу появляются испарины пота.

– Ну? – крикнула гневно Луиза, и революционер кивнул.

Она надела очки и потянулась за чемоданом. Молодые люди хотели помочь ей, но она оттолкнула их обоих.

– К пингвину? – ухмыльнулся Эн.

– Уж лучше к нему!

В этот момент революционер догадался проницательности господина N. На полу валялись черные бикини, выпавшие из чемодана, которые в спешке не заметил Адам. На свою беду он поднял их в ту же секунду и, не зная, что с ними делать, стал перебирать в руках.

– Можешь оставить их себе, извращенец! – фыркнула блондинка и была такова.

С уходом Луизы революционер не находил себе места. Похоже, его соперник испытывал нечто схожее. Они были сейчас братьями по несчастью, плывущими в одной лодке по волнам неопределенности. Адаму хотелось объяснить Луизе, что на самом деле произошло. Несколько раз он делал попытки сделать это, но каждый раз дверь купе открывал проводник-пингвин и клевал клювом. За его сутулой спиной плакала Луиза, сморкаясь в манто. Адаму было невыносимо это зрелище. Блондинка обладала даром менять людей. В присутствии этой неоднозначной женщины хотелось совершать безумные поступки. Еще пару дней назад революционер даже не взглянул бы на Луизу, да и при первой встрече она оттолкнула его буржуазными замашками, но сейчас она заполняла все мысли мужчины. Он хотел добиться ее расположения любой ценой. Адам позабыл даже пощечину, которую он влепил перед отъездом любимой девушке, забыл, что прихвостни буржуазии рыщут сейчас по закоулкам столицы, тряся прохожих и тыкая им в морду его измятую фотографию.

– Уходите прочь, сударь, иначе я Вас ссажу с поезда! – ругался проводник, умывая руки.

И каждый раз Адам возвращался ни с чем. Потом шел Эн, и история повторялась. Никогда раньше в жизни молодые люди ненавидели так проводников!

– Ничего, вернется… – утешал то ли себя, то ли соперника господин N.

Он вытащил из кармана кинжал. На нем были бороздки для стока крови, а с краев загнутые зубья, чтобы выворачивать врагу внутренности, когда вытаскиваешь оружие из раны.

– Любовь, как сорванный цветок, роняет лепестки…, – зашептал отрешенно солдат.

Революционер представил уже, как этот блеск металла торчит у него в груди. Он трезвел, оценивая шансы на спасение, и завидовал рыбаку, который наутро проснется и увидит лишь проводника со шваброй, смывающего лужи крови. «Голубчик, что случилось?» – спросит дед в своей обычной манере, а ему ответят, что ничего такого интересного и не случилось вовсе, и поезд прибыл по расписанию.

– Откуда у тебя эта штуковина, Эн?

– Подарок, – загадочно ответил солдат.

Он подбросил в воздух салфетку и подставил под нее лезвие кинжала. Салфетка при падении разделилась на две части.

– Там в тамбуре, – продолжал господин N, – перед раскрытой настежь дверью, одна красивая женщина взяла меня за руки и сказала «Давай прыгнем вместе»! Мы в страстном порыве поцеловались, готовясь к прыжку. О, Адам, бедный мой мальчик, знал бы ты, как целуется этот сладкий дьявол, когда жизнь весит над пропастью скользящих рельс?!

– Почему же ты не прыгнул?

– От судьбы не уйти, – вздохнул солдат, любуясь кинжалом, – но ты, Адам! Ты русский революционер! Зачем тебе этот избалованный ребенок, любительница ванны с шампанским? Тебе нужна жена декабриста, которая пойдет за тобой в Сибирь, заметь не на Кипр, не на Ямайку, а в тайгу, в нормальную сибирскую тайгу, где зимой морозы под минус пятьдесят! Луиза не твоя! Она уйдет от тебя с первым встречным. Возьмет все, что сможет, и уйдет! Как, впрочем, и сейчас поступила с нами!

– Но недопитую бутылку коньяка оставила… – ухмыльнулся Адам, следя за движением кинжала в руках сумасшедшего.

Господин N положил ладонь на стол и взмахнул кинжалом. Раздался крик, и кровь брызнула так, что несколько капель попали на лицо и одежду Адаму.

– Беги за аптечкой к проводнику! – сдерживая боль, простонал раненый.

– Зачем ты это сделал?

– Беги, говорю!

Раненый схватил бутылку и опустошил ее остатки на рану. Адам выбежал в коридор, но в дверях наткнулся на
проводника и Луизу. Их лица были взволнованы. Несколько любопытных пассажиров также высунули головы из купе.

– Что Вы с ним натворили! – запричитала блондинка.

– Луиза, он работает ножом, как мясник, – прорычал неожиданно раненый.

От вида крови Луиза вдруг побледнела, ноги подкосились, и она невольно упала революционеру в руки.

– Он врет, клянусь! – оправдывался тот, подкладывая под голову блондинки подушку.

– О, ты страшный человек! – гневно сверкнул глазами Эн.

– Упрекаешь меня, когда я истекаю кровью!

Проводник, стоявший в дверях, поспешил за аптечкой. Со стола стекала кровь прямо на белые сапожки лежащей в обмороке Луизы. Революционер взялся за рукоять кинжала. Оружие с трудом поддалось, и он выдернул его.

– Черт, как же больно! – простонал раненый, осматривая рану на просвет.

Луиза очнулась. Она непонимающе оглядывалась по сторонам и увидела в руках революционера окровавленный кинжал.

– Вы чудовище, Адам!– сказала она, слегка шевеля губами.

– Ах, ты бедненький мой… – Луиза подсела к раненому. – Тебе больно?

Эн кивнул.

– Где эта лысая шельма? – возмущалась она.

– Я узнаю, – и революционер вышел в коридор.

В купе проводника никого не оказалось. Здесь все напоминало о недавнем присутствии Луизы. В воздухе пахло духами, на столе валялись фантики от конфет. Стояли две пустые рюмки. У окна лежал чемодан.

– Ну, губастый, недурно устроился! – сжал кулаки Адам.

Внимание вдруг привлек смятый листок под столом. Адам поднял его, бегло пробежался глазами по небрежному подчерку: «Всячески оказывать содействие пассажиру места 18. Начальник поезда». Данное место занимал любитель зимней рыбалки. Революционер нахмурился. Найденная записка указывала на то, что за ним все же следили. Не зная, что предпринять, он дернул ручку туалета и зашел внутрь. Окно поддалось с трудом. Адам выглянул наружу. Стужа привела его в чувство. Он не мог оставить так просто Луизу, а она, очевидно, не могла оставить господина N. Последнему требовалась медицинская помощь. Куда делся проводник, он не знал. Может, побежал за доктором, а, может, за милицией. Времени оставалось мало.

Рыбак по-прежнему храпел в углу. Луиза перевязывала руку несчастного разорванной простыней.

– Надо вызвать врача. Эну нехорошо, – посмотрела она на Адама с раздражением. – Что Вы делаете?

Революционер достал рюкзак пассажира места 18.

– Я же говорил, что он страдает манией шарить по чужим сумкам, – вяло улыбнулся господин N.

Узел не поддавался, словно нарочно был затянут. Пришлось резать веревки. В рюкзаке оказался, кроме рыбацких принадлежностей, секатор для стрижки овец.

– Кто же это такой? – задумчиво спросил Адам и, потянув за бороду рыбака, оторвал ее. Она оказалось накладной. Дед перестал храпеть и смачно чавкнул губами. В этот момент зашли проводник и с ним мужчина в белом халате.

– Дежурный врач! – представился он. – Позвольте взглянуть…

Луизе пришлось освободить место.

– Колотое ранение чем-то острым. Кость не задета, – констатировал дежурный врач, – ну и ну! Во избежание заражения крови желательно госпитализировать, а что с этим? – и он бросил взгляд на похрапывающего рыбака.

– Да, пьян, видимо. И когда успел побриться!? – заметил проводник, нахмурившись.

– Надо бы составить акт об административном нарушении, – врач открыл аптечку и попросил больного спустить штаны.

– Я против уколов! – запротестовал солдатик, завидев перед собой шприц.

– Энчик, чего ты стесняешься? Или на твоих ягодицах карта наколота что ли, где Колчак золото зарыл? – съязвила Луиза.

Все вышли в коридор, оставив врача и больного наедине. Но вдруг из купе выскочил растерянный врач со шприцем в руке. Окно было открыто настежь, и снежные вихри закружились по вагону. В мрачном небе плыла луна. Казалось, она преследовала поезд зигзагами. Если Эн сам прыгнул в окно, а не ему помогли, то все равно был хороший шанс сломать шею. Луиза закрыла лицо руками. Все были в растерянности. Лишь в углу, обнимая рюкзак, посапывал помолодевший без бороды рыбак. Попутчики посмотрели на доктора, и тот лишь развел руками.

– Первый случай в моей медицинской практике, чтобы так боялись уколов!

Поезд унесся вдаль, забыв пассажира. Когда последний вагон скрылся в ночи, Эн вздохнул и посмотрел на серое небо. Грустно выла метель, заметая следы его босых ног. Деревья отбрасывали тени, рвали одежду. Где-то далеко Тишина бежала по следу, а под сердцем билось еще одно сердце. Она бежала, растрепанная и замерзшая, проваливаясь в сугробы. В огненных волосах блестели снежинки. Мотыльками облепляли они этот яркий костер, но не таяли.

– Эн мой милый, – шептали губы имя любимого.

Вдруг следы оборвались, будто вознесся господин N в серое небо. И взлетела Тишина над лесом под самые облака, и не находило ее сердце покоя. И трепетала жизнь в утробе, чувствуя волнения матери, и, казалось, загубит себя Тишина и ребенка загубит...

________________________________________________________________________________________

Для желающих узнать подробнее о приключениях главных героев существует возможность заказать книгу с автографом автора.

Книга выполнена в качественном переплете и отвечает всем требованиям книгопечатания.

Реализация идет без торговой наценки.

Цена 500 руб.

Трейлер к книге Подробнее...

Заказать книгу можно здесь.

Цена 500 руб.

Подробнее...

Последнее изменение страницы 08 июля 2012 г. 19:10